Эдгар Берроуз - Красный Ястреб [The Red Hawk]
Я молился, чтобы выжить до того момента, как достигну своих людей и предупрежу их относительно чудовищного монстра, в ожидании лежащего перед ними. Лучше уж вернуться в пустыню, чем довериться незнакомому миру, где даже чудеснейшая вода несет смерть.
Но я не умер. И не умер Красная Молния. Я очень страдал около часа; но потом я почувствовал себя гораздо лучше. Это было задолго до того, как я узнал правду о морской воде.
6. Саку, ниппон
Голодный и умирающий от жажды, я преодолел каньон, удаляясь от моря, и наконец въехал в другой каньон, ведущий в северном направлении[2]. Мне хотелось пробраться сквозь эти горы в надежде найти долину, идущую с востока на запад, тогда я смогу отправиться к своим людям.
Мы ехали не очень долго по боковому каньону, когда обнаружили ручей с чистой водой и вокруг — отличное пастбище. И тем не менее, я несколько колебался, когда пробовал жидкость; но первый же глоток успокоил меня, и через мгновение Красная Молния вместе со мной принялся жадно глотать воду. Затем я снял седло, сбрую и отправил коня порезвиться на тучной лужайке, пока я снимал свою одежду и омывал тело, которое сильно нуждалось в этом.
Я почувствовал себя совсем освеженным, а если бы смог найти еду, то снова бы был самим собой; но без лука и стрел мои шансы были сомнительны, разве что я потрачу время на сооружение силка и подожду добычу.
Но этого я не собирался делать, потому что решил: рано или поздно я должен буду добраться до человеческого жилья, где, если там не будет большого количества вооруженных воинов, смогу достать себе еду.
Около часа я позволил Красной Молнии наполнять свой желудок пышной травой, а затем подозвал его к себе, снова оседлал и отправился по лесистому широкому каньону, следуя по отлично видной тропе, в которой постоянно виднелись следы койота, волка, адской собаки, оленя и льва, так же как и домашних животных и следы сандалий рабов. Однако я не видел следов копыт, которые означали бы присутствие калкаров. Отпечатки сандалий могли принадлежать местным охотникам либо вести к скрытому лагерю. Я надеялся, что это будет именно он.
В пустынях и горах существует много лагерей рабов, если те не хотят работать на белых; было множество таких лагерей, где рабы жили спокойной жизнью, занимаясь делами, выпасая скот и всегда избегая белых людей. Именно калкары впервые назвали их рабами, но перед этим они были известны древним под именем Ин-джуны.
Сами себя они называли различными племенными именами: Хопи, Навахо, Мохавки, если припомнить самые известные племена, с которыми мы вступали в контакт в пустынях, горах и лесах на востоке. Еще были Апачи и отдаленные Яки, последние известны своей репутацией как мирные люди; они гостеприимны к дружественным чужеземцам. Я надеялся обнаружить лагерь местных жителей, где — я был уверен в этом — мне будет позволено отдохнуть и поесть.
Я проехал еще приблизительно три мили, когда внезапно остановился возле небольшой открытой поляны, увидев, что моя мечта осуществилась. Впереди виднелось три или четыре вигвама рабов, состоящих из кольев, связанных вместе наверху, и все это было покрыто разрисованными шкурами животных, сшитыми вместе. Эти вигвамы походили на наши, правда, они были маленькими.
Увидел лагерь, я обнаружил орду маленьких шавок, которые кружили и облаивали меня, предупреждая своих хозяев о присутствии чужака. Из одного вигвама появилась чья-то голова и так же быстро исчезла.
Я громко сказал, что хочу побеседовать с вождем. Затем подождал в тишине около минуты. Не получив ответа, я заговорил снова, более громко, потому что не собирался долго ждать.
На этот раз я услышал реплику:
— Убирайся, калкар, — закричал мужской голос. — Это наша страна. Убирайся, или мы убьем тебя.
Видимо, эти люди смели выступать против калкаров и, судя по моим знаниям о тех тварях, я знал, что это было совершенно необычно в стране, которой они правили. То, что эти люди ненавидели калкаров, меня совершенно не удивляло — все люди ненавидят их. Я рассчитывал на всеобщую ненависть, когда думал о дружественной поддержке от каждого раба, с которым мог встретиться в стране калкаров.
— Я не калкар, — ответил я тогда обладателю голоса, владелец которого продолжал оставаться за шкурами вигвама, где, видимо, сидел на полу, потому что ни один человек не смог бы в нем стоять.
— Кто ты? — спросил голос.
— Я — пустынный янк, — ответил я, решив, что это слово им будет больше знакомо, чем Американец или Джулиан.
— Ты — калкар, — продолжал утверждать он. — Разве я не видел твою кожу, даже если бы плащ и шлем не доказывали, что ты калкар?
— Но я не калкар. Я сбежал от них и долгое время обходился без пищи. Я хочу получить еду, и тогда я уеду, так как ищу своих людей, которые сражаются с калкарами на краю их великого лагеря, на востоке.
Человек высунул свою голову из вигвама и внимательно осмотрел меня. Его лицо было маленьким и сморщенным, и у него было огромное количество блестящих черных волос, которые торчали во все стороны, не подвязанные лентой. Я подумал, что он продолжает сидеть или стоит на коленях на полу, так низко находилась его голова, но через мгновение, видимо, решив осмотреть меня более тщательно, он сделал шаг вперед и вышел из вигвама. Я увидел человека ростом не выше трех футов, стоящего передо мной.
Он был совершенно нагим и держал в одной руке лук, а в другой — несколько стрел. Сначала я подумал, что это ребенок, но его старое сморщенное лицо и хорошо развитые мускулы под коричневой кожей свидетельствовали о том, что я ошибся.
За ним появились еще два человека такого же роста, и мгновенно из двух других вигвамов появилось шесть или восемь этих миниатюрных воинов. Они образовали вокруг меня полукруг, держа оружие наготове.
— Из какой страны ты пришел? — спросил маленький вождь.
Я показал на восток.
— Из пустыни, лежащей за самыми высокими горами, — ответил я.
Он покачал головой.
— Мы никогда не были дальше наших холмов, — сказал он.
Было очень сложно понять его, хотя я знаком с диалектами множества племен и смешанным языком, которым пользовались мы и калкары, чтобы разговаривать с местными жителями.
Я слез с коня и подошел к ним. Моя рука была вытянута вперед, как в привычках человека, встречающегося с друзьями, которым мы всегда пожимаем руки, или когда встречаются дружественные незнакомцы впервые. Они, казалось, не поняли моих намерений и отошли на шаг, вставив стрелы в луки.
Я не знал, что делать. Они казались такими маленькими, что атаковать их было все равно, что поднять меч на ребенка, и, кроме того, мне хотелось подружиться с ними, так как я верил, что они могут оказать мне бесценную услугу, показав самый короткий путь к своим людям, и в то же время не наведут меня на лагерь калкаров.
